К наиболее значительным явлениям в художественном творчестве гуцулов принадлежит керамика. Древнее искусство обожженной и расписной глины у горцев отмечено печатью яркого своеобразия. Интенсивное развитие расписной керамики на Гуцульщине началось в конце XVIII века в подгорных селах под воздействием традиции, сложившихся в соседних более давних украинских очагах этого искусства и прежде всей Коломые Средоточием промысла сперва стало село Пистынь, а в начале XIX столетия выдвинулся Косов, быстрому росту которого содействовал проведение дороги, связавшей его с горными селами.

Техника формовки изделий у гуцулов тождественна общепринятой. В росписи же, подглазурной, с двукратным обжигом, имеется рад характерных для местной керамики приемов. Сперва сырой сосуд или иной предмет покрывают белым ангобом (глиной), по нему шилом гравируют рисунок, отдельные части которого выкрывают червенью —красно-коричневым ангобом и производят первый обжиг. Затем роспись продолжают керамическими красками (соединениями металлов) — зеленой, желтой, изделие обливают глазурью и обжигают вторично. Применяется и другой способ нанесения узора — с помощью «рожка» из воловьего рога, в конец которой вправлены перо или соломина. В отличие от гравировки, этот прием, называемый рожкованием, или фляндровкой, дает сочную линию, образуемую струйкой краски, поступающей из наполненного рожка. Объектами росписи служат предметы самые различные по назначению размеру — от изразцовых печей до крохотных детских свистулек, используются в быту расписные миски, тарелки, кувшины — широкогорлые збанки для молока и узкогорлые баньки, в которых хранят растительное масло. Интересны небольшие сосуды для вина — дисковидные плесканки и кольцеобразные калачи, которые прежде брали в дорогу, надевая, точно браслет, на руку. Росписью покрывали трубчатые подсвечники и появившиеся позднее, в подражание деревянным, керамические трийцы. С удивительным художественным тактом гончар совмещает в предмете функции утилитарной вещи и декоративной скульптуры. «Вазонку» для цветов он делает в виде барана с цветочным горшком на спине, а копилку — в форме свинки. Покрытые росписью, вещи эти пленяют на редкость занятным обликом.

В росписи используется обширный комплекс геометрических и растительных мотивов. Среди первых — углы, подковки, круги и ромбы, покрываемые, как и в резьбе по дереву, «ильчатым письмом», прямые и волнистые линии, лесенки, елочки, бегунки, завитки и другие. Однако узор из них зачастую нанесен с такой стихийной свободой, что с трудом может быть назван геометрическим. Мастер никогда не размечает его и, ведя по кругу, не заботится о том, сойдутся ли фигуры. Он знает, что всегда соединит концы, растянув или сократив последние элементы.

Растительные мотивы, во многом связанные с общими традициями украинского цветочного узора, отражают вместе с тем и непосредственные наблюдения крестьянского художника, чуткого к красоте природы. Однако мастер далек от простого воспроизведения ее форм. Взяв от натуры лишь некоторые черты, он создает свой собственный мир декоративных образов. Словно сказочный садовник, он на одном стебельке взращивает ромашки и подсолнухи, колокольцы и лилии невиданных форм. Следуя при этом приемам, сложившимся в орнаментальном искусстве украинцев, мастер зачастую изображает цветы и бутоны как бы рассеченными, обнажая внуренние части, скрытые венчиком. Причудливой фантазии полны соцветия и букеты в вазах, прихотливы волнистые стебли, обегающие венцы сосудов, и гирлянды из цветущих веток, тянущиеся по печным карнизным изразцам.

Но самое замечательное в керамике гуцулов — сюжетные росписи, показывающие живую природу, человека в окружающей среде, его деятельность и сложный мир представлений так, как это рисуется воображению крестьянского художника.

Сцены с изображением людей и животных гончар наносит на самые различные изделия — нашлось бы только место. Их можно видеть на плесканцах, на мисках и блюдах, где вогнутый диск «картины» обрамлен орнаментированным венцом. Нередко сюжет развертывается на тулове кувшина. Особенно же удобны для росписи печные изразцы, предоставляющие художнику прямоугольник ровной, как холст, плоскости Их-то гончары более всего и используют для своих увлекательных повествований Уместно напомнить, что изразцы являются элементами сложной объемной композиции, какую представляет кафельная печь. Последняя сохранила основные формы своего прототипа —простого «мазаного» очага. Но облицовка керамикой совершенно преобразила облик сооружения придав ему строгую архитектоничность и вместе с тем необычайную нарядность В целом гуцульская изразцовая печь — редчайший в крестьянском искусстве образец слияния в одном произведении архитектурного, живописного и декоративного начал.

Круг тем, охватываемых росписью, огромен. Кажется, вся жизнь гуцула отражена в небольших, простодушных, как лубок, картинках, в которых сплелись действительность и вымысел, проза повседневного быта и мечты о счастье. В них запечатлены крестьянский труд, народные празднества ярмарочные представления, развлечения. Значительное место занимает военная и религиозная тематика. Немало пронизанных юмором изображений австрийской знати. Художника вдохновляет и мир сказок с забавными фольклорными персонажами.

Вот землепашец, идущий за плугом, запряженным парой коней пастух со стадом, мельник у жерновов, ткач, динамично прокидывающий челнок. Не обходит автор росписей и собственное ремесло: он показывает себя за гончарным кругом и рядом — помогающих ему подмастерьев, создавая при этом композицию, пронизанную ощущением трудового ритма. Мастер проявляет живой интерес к повседневному окружению. От его пытливого взора не ускользает ни домашний быт, ни жизнь сельской улички с ее лавчонками и шинками, с тишиной мерно текущих буден, нарушаемой звуком почтового рожка, грохотом лихого панского выезда или ссорой подвыпивших гуцулов. И наряду с сугубо мирными сценами, изображающими немудреную крестьянскую трапезу или лавочника, отвешивающего покупателю товар, можно видеть, как жандарм, подгоняя прикладом, ведет скованных ручными кандалами барышников. Художник явно критически относится к социальным явлениям жизни.

Обширен круг сюжетов, посвященных музыке, увеселениям. Под скрипку движутся пары — паны во фраках или бравые гусары с разряженными дамами. С неистовым пылом горцев отплясывают свой крестьянский танец гуцулы. В росписях оживает веселый мир бродячих комедиантов. Неистощим народный юмор в картинках с медведем, который по воле поводыря — гуцула или бородатого цыгана — пляшет, курит трубку, изображает барина, старца с палкой. И глядя на эти забавные народные сценки, живо представляешь смех и одобрительные возгласы ярмарочной толпы.

Много сюжетного разнообразия в военной тематике. В ней отражены и наблюдения художника, перед взором которого протекала жизнь местного гарнизона, и, быть может, сохранившееся в памяти впечатления собственной солдатской службы. Перед нами — скачущие верхом гусары с пистолетами и саблями, уланы с пиками, пушкари у орудия, целые шеренги солдат с офицером или барабанщиком впереди. И наряду с этим — драматические эпизоды убийств и мародерства: отклики художника на подлинные исторические события — оккупацию родной его земли в период первой мировой войны.

Известное место в росписях занимает религиозная тематика. Среди наиболее распространенных сюжетов — образ святого Николая, навеянный своим иконописным прототипом, кресты, храмы, не лишенные архитектурной фантазии, живая, экспрессивная фигура звонаря, ловко управляющего хором колоколов. Но и религиозные картинки порой окрашены социальным юмором: как иначе истолковать изображенного у церкви молящегося — толстого, отъевшегося пана со сложенными на животе руками. Значительный цикл сюжетов керамической росписи связан с миром животных. Здесь и тема охоты, особенно близкая жителю гор, богатых лесным зверем, и единоборство человека с хищником. Среди изображений представителей местной фауны — полюбившийся мастерам величественный образ оленя с гордо поднятой головой и огромными ветвистыми рогами. Порой рисунок животного таит в себе иносказательный смысл. И в данном случае не обошлось без осмеяния ненавистного пана, представленного в образе козла-курильщика. Ряд мотивов животных и птиц заимствован из печатных источников. Среди них — парные изображения львов и бесчисленные интерпретации геральдического двуглавого орла.

Развитие сюжетной росписи стимулировалось исключительным интересом гуцулов к изобразительности и, в особенности к образу человека. Правда, этот интерес проявился в культовой деревянной пластике и, как увидим далее, в иконописи на стекле. Но если религиозный характер скульптуры и живописи резко ограничивал их тематику, то керамическая роспись открывала мастерам простор для фигуративных композиций. Язык росписей лаконичен и прост. Их авторы поражают удивительной ясностью художественного видения. Нет, кажется, для гончара ничего такого, что было бы невозможно или слишком трудно изобразить. Вся сложность натуры с ее ракурсирующими формами и непостижимым обилием деталей как бы исчезает перед властным и мудрым взглядом художника. Упрощается сложное, отступает и никнет все мелкое, второстепенное. И, освободившись от случайностей, становятся еще более значительны существенные черты предмета, выделенные и подчеркнутые решительной рукой мастера.

Изображения людей и животных плоскостны. Развернутые в профиль, они, подобно образам теневого театра, обретают легко читаемый силуэт. То же и с растительными формами: цветы и листья, тщательно расправленные, как в гербарии, расстилаются по фону, обнаруживая красоту очертаний. В керамике этот прием имеет и свою особую логику. Лишенная иллюзии объемности и глубинного пространства, роспись сохраняет ту меру плоскостности, какая необходима, чтобы не разрушить форму покрываемого ею предмета.

В керамической росписи с особой силой проявился композиционный дар народных мастеров, умеющих найти в произведении связь и четкую организацию элементов. Живой хаос природы, вечно изменчивые взаимоотношения ее форм уступают в росписи место порядку, срежиссированному художником. Послушные его воле, животные, люди, растения занимают то именно положение, при котором, словно в мизансцене, наилучшим образом выражают происходящее в картине действие. Мастер определяет необходимый масштаб фигур, следя за тем, чтобы они не теснились, легко дышали. Элементы изображения известным образом ритмизованы, и мы ясно ощущаем размеренность линий, форм, цветовых пятен, то повторяющихся в определенном чередовании, то противопоставленных друг другу, но звучащих согласованно, аккордом. Спокойно-статичная или полная стремительного движения, композиция уравновешена и завершена. Произведения гуцульских гончаров прошлого в подавляющей части анонимны. Сохранившиеся имена мастеров не всегда удается связать с конкретными произведениями. Легко определяются работы Олексы Бахматюка, Петра Кошака и других гончаров, оставивших подписные сосуды или изразцы. Что же касается таких ставших уже привычными в литературе имен, как Петро Баранюк и Дмитро Зинткж, то в связи с отсутствием изделий с их подписями, каждому лишь условно, на основе косвенных данных, приписываются работы определенной творческой манеры. Старейшим из известных нам мастеров можно считать М.Ковальского, имя которого стоит на датированных 1811 годом керамических пластинах с изображением Богоматери и св. Николая. В отличие от более ранней керамики, расписывавшейся преимущественно рожком, здесь рисунок выполнен гравировкой. Но не только технические особенности — сам характер рисунка, цвет и, главное, выразительные человеческие образы предвосхищают основные черты позднейших росписей. Недавние архивные изыскания исследователя западно-украинской керамики Ю.Лащука выявили имя гончара Ивана Баранюка (ум. около 1860), которого он предлагает считать автором работ, ранее приписывавшихся Петру Баранюку, считавшемуся мастером более поздним, однако в архивах не значащемуся. (В настоящей работе это предложение учтено). Произведения Баранюка, по преимуществу изразцы, обладают в росписи ярко выраженной авторской манерой. Характерны пластичные, округлые очертания коренастых человеческих фигур и животных, обильное уснащение фона растительными побегами. Колорит обогащен редко встречающимися у других мастеров светло-красными ангобами кирпичных оттенков, пастозными и укрывисто ложащимися в границах контура рядом с растекающейся прозрачной зеленью. Именно контрастом взаимоусиливающих друг друга красно-коричневых и зеленых красок определяется повышенная цветовая напряженность его росписей. Живой рисунок и редкое цветовое богатство произведений Баранюка позволяют отнести их к лучшим образцам народной живописи.

Вершины развития гуцульская керамическая роспись достигла в произведениях прославленного Олексы Бахматюка (1820—1882), известного по подписным работам также под именем Бахминского. Сын гончара и ученик Ивана Баранюка, он обладал щедрым талантом и был чрезвычайно популярен не только среди гуцулов, но и за пределами края. Особенно ценны сюжетные росписи Бахматюка, обогащенные глубоко осмысленным жизненным материалом. В бесчисленных работах мастера нас, как и его современников сто лет назад, не перестает волновать рассказ о человеке и природе.

Первым из гуцульских мастеров Бахматюк широко отобразил крестьянский труд. Пахари, чабаны, ткачи и гончары, изображенные им на изразцах, вносят в содержание росписей сильную демократическую струю. Его персонажи социально конкретны, нередко отличаются остротой характеристики и юмором — тем веселым, порой переходящим в гротеск юмором, который так пленяет в русском лубке.

Рисунок Бахматюка необычайно выразителен. Уверенная линия плавно обтекает изящные и стройные человеческие фигуры, профили гордо вскинутых голов, передает живой, слегка удивленный взгляд широко открытых глаз. Изображения людей и животных отличаются пластичностью форм, естественностью и характерностью положений, а композиция — динамизмом, отразившим живой темперамент художника. Работы мастера интересны и в декоративном отношении. Он безгранично изобретателен в своей орнаментике, которой обильно уснащает фон, гармонично связывая орнаментальные формы с фигурами людей и животных в певучий арабеск. Широко расставленные ноги, свободные, несколько размашистые движения рук, волюты огромных рогов у животных, перекликающиеся с завитками растительных мотивов,—все это, поддержанное сочными пятнами и потеками краски, создает характерный для мастера насыщенный «барочный» узор его росписей. Авторство Бахматюка легко узнается и по отдельным, им одним применявшимся мотивам. Он часто изображал причудливое соцветие с радиально расположенными волнистыми стебельками. Среди излюбленных им растительных форм — большие треугольные листья с фестончатыми краями, тюльпаны в форме пальметки и прочие. Чрезвычайно характерен для его росписей крупный цветок подсолнуха, окруженный желтым, очерченным зигзагами ореолом. Подобные мотивы мастер применял также спаренными, а на вазонах — строенным соцветием, получившим среди современных ему мастеров название «бахминщины». Искусство Бахматюка оказало живое воздействие на мастеров последующих поколений. Наиболее известные из них — представители династии Баранкжов Михайло (1834—1902) и Иосиф (1863 —1942), а также Гнат Кощук, основные работы которого приходятся на 1880-е годы. Вместе с Бахматюком они представляют косовскую школу керамики. Росписи их, в массе своей сюжетные, отличаются графической четкостью изображения, ясной характеристикой образов, проникнуты ощущением жизни. А неподалеку от Косова, в селе Пистынь, складывалась своя школа народной керамики со своеобразными приемами изображения. Сюжетная роспись и здесь получила развитие, однако от косовской отличается более условной формой, порой весьма далекой от привычных представлений о предметном мире. В то время как косовский гончар увлеченно и правдиво повествует о событии, художнику из Пистыня реальная действительность служит не столько объектом изображения, сколько поводом для создания декоративных композиций.

Развитие пистынской школы связывают с династией трех поколений Зинтюков и прежде всего со старшим из них Дмитром, основная деятельность которого падает на 1840-е—1860-е годы. Среди произведений, приписываемых Зинтюкам, выделяется группа изделий с росписью, отмеченной гиперболичностью форм, острыми контрастами и противопоставлениями. Для нее характерны кони с крупным туловищем и миниатюрной головой, человеческие фигуры, у которых формы смещены и с трудом угадываются части лица, ветки в виде исполинских колосьев, большие кольцевидные цветы в ореоле мелких лепестков. Поражает конструктивность композиции, где туловища людей и животных накрепко схвачены раскосами рук, ног, рогов и веток. В другой группе росписей, выполненных, возможно, позднее, формы несколько смягчены и менее строги построения. Живописность композиции поддержана цветом: звучные зеленые и желтые краски, словно не вмещаясь в тесные границы контура, широко растекаются по фону, раскрывая свое тональное богатство.

Помимо Косова и Пистыня, где определились основные художественные черты гуцульской керамики, крупным очагом гончарного промысла было близлежащее село Куты. Исстари оно славилось высоким качеством своих изделий и прежде всего чернолощеной посудой. Что до расписной керамики, то здесь развивались орнаментальные традиции гончарства соседних сел. Нельзя не упомянуть и коломыйскую керамику, с которой косовскую роднит общность многих черт. Некоторое представление о ней дают изразцы из собрания музея в Коломые, выполненные, по всей вероятности, Войцехом Словицким (1800—1885), представителем фамильной династии местных гончаров. В его росписи человеческие образы — скрипач, крестьянка с граблями, молодая пара — даны на фоне светло-зеленых разводов-облачков. Фигуры развернуты фронтально. Полные изящества, они словно проплывают перед зрителем в медленном танце, на мгновение остановившись в границах изразца…

В конце XIX — начале XX столетия общий художественный спад народного искусства резко сказался в керамике. Не смогла сколько-нибудь улучшить положение открытая в 1876 году коломыйская гончарская школа, где педагоги-иностранцы, в попытке привить народному искусству академические основы, выхолащивали из него всякое живое начало. Но и в это время среди гончаров было немало одаренных художников. В Косове известностью пользовались семьи Совиздранюков, Волощуков, Тымяков, Михайло Билецкий, Григорий Цвилык; в Пистыне — семья Тымчуков, Микола Стадниченко, Владислав Урбанский, Иосиф Табахорнюк, несколько мастеров из рода Кошаков. И хотя в их росписях, не отличающихся обилием сюжетных сцен, стилевые черты двух школ смешались и потускнели, все же у каждого можно найти много индивидуального и интересного. В памяти стариков еще живы воспоминания о Петре Кошаке (1864—1941), одаренном и очень плодовитом мастере из Пистыня. Вначале увлеченный орнаментальной росписью, он позднее, словно обобщая свои жизненные наблюдения, обращается все чаще к образу человека. Его дарование как рисовальщика ярко раскрывается в 1920-е годы в росписи изразцов, изобилующих композициями на материале реальной действительности, в частности, на темы, связанные с событиями первой мировой войны. Рисунки мастера на редкость конкретны. Сцены из гуцульской жизни, как ни у кого из гончаров, достоверны в передаче типажа, костюма, любопытных этнографических подробностей. И все же Кошак-художник остается в тени своих знаменитых предшественников. Следы обучения в коломыйской школе ощутимы во многих его произведениях, отмеченных печатью эклектизма. Формы его изделий порой вычурны, геометрический орнамент чертежно сух, а сюжетные рисунки, оставаясь рассказом, лишены пластической выразительности.

Виднейшим после П.Кошака керамистом была Павлина Цвилык (1891 — 1964), два последних десятилетия творчества которой приходятся на советский период. Многие годы трудилась она совместно с мужем Григорием Цвилыком, и ее рука нередко чувствуется в рисунках, подписанных его именем. Слава выдающегося художника декоративной керамики пришла к Цвилык уже в советское время.

Изделия Цвилык невелики по размеру, не отличаются особой декоративной броскостью, нет в них той виртуозности рисунка, какая свойственна, скажем, работам Бахматюка. Творения Цвилык говорят о темпераменте сильном, но сдерживаемом. В формах изделий, слегка играющих неровностями очертаний, ощущаются следы чутких, трепетных пальцев мастерицы, и кажется, что в глине теплится жизнь. То же и в росписи: чуть взволнован и робок, словно выполненный нетвердой детской рукой, рисунок розеток, листьев, цветущих веток, устилающих поверхность предмета сплошным кружевным узором, оленей, зайцев, петушков, похожих на глиняные игрушки. Образы ее, наивные и поэтичные, проникнуты большим человеческим теплом.

Из советских керамистов старшего поколения хорошо известны косовские мастера Мария Тымяк (1889—1970), супруги Рощибюки — Михайло (1903— 1973) и Анна, сестра П.Цвилык. Редко обращаясь к сюжету, они в своих произведениях нашли интересную разработку традиционных орнаментальных узоров, овеяв их каждый дыханием своего таланта. М.Тымяк достигла виртуозного владения техникой фляндровки, которой пользовалась в росписи мисок, кувшинов, молочных и кофейных сервизов. Несложные белоангобные узоры, наведенные рожком по темному фону, пастозны, сочны и под прозрачным слоем золотистых и зеленых словно лучатся мягким светом. В работах Рощибюков разнообразие приемов сочетается с более широкой разновидностью изделий, среди которых — калачи, баклаги, мелкая пластика. М.Рощибюк — организатор одного из керамических производств в Косове и воспитатель ряда ныне известных мастеров. Примечательна керамика Юлии Кабын (1894—1958) из Косова, еще одной сестры П.Цвилык. Ее сосуды — своеобразный народный примитив — ассоциируются с археологическими древностями. В росписи, выполненной быстрой рукой, живые линии крупных углов и зигзагов разбегаются светлыми ручьями по коричневому фону, сопровождаемые, словно брызгами струящейся краски, сочными каплями ангоба. Зачастую ее роспись — сплошная «абстракция» пятен, нанесенных тряпичной кистью. Полные живописной стихии, росписи Кабын очень созвучны современному декоративному вкусу.

Среди немногих продолжателей традиций гуцульской чернолощеной керамики выделяется Федор Ковалюк из Старых Кут, прекрасно владеющий древнейшей техникой восстановительного обжига. Изделия этого мастера отличаются наполненными, стремящимися к сферичности формами, тончайшим черепком и необыкновенным изяществом штрихового узора, мягко отблескивающего серебром на дымчатом фоне сосуда. К сожалению, произведения Ковалюка, как и Кабын, остались незамеченными музеями и сохранились только в частных собраниях.

Традиционны работы группы косовских керамистов среднего поколения, в большинстве своем потомственных, прошедших школу мастерства у старших своей семьи. В их числе дочери Рощибюков, среди которых выделяется Орыся Козак; сестры Мария, Галина и Виктория Волощуки, последователи своей именитой матери Екатерины Волощук; внучка П.Цвилык Надия Вербивская и другие. Талантливо импровизируя устоявшиеся формы и мотивы, каждая из них продолжает развивать свои фамильные традиции.

Современные мастера вносят в искусство гуцульской керамики и много нового. Особый интерес вызывает творчество группы художников, работающих в области керамической пластики— В.Аронца, М.Кикотя, М.Озерного, В.Швеца, В. Стрипко и других. В небольших, поддержанных росписью скульптурных композициях, зачастую многофигурных, авторы, каждый в соответствии с характером своего дарования, изображают традиционные народные образы — танцоров и музыкантов, сцены крестьянского труда и быта, события из истории края. Отрадно видеть, как возрождаются забытые традиции сюжетных росписей.

Керамика на Гуцульщине, как видим, принадлежит не только прошлому. Это — живое искусство наших дней. Оно продолжает развиваться в поисках новых идей, новых форм и более широкой сферы применения, успешно преодолевая творческий застой недавних десятилетий.