Въ домадьярскую эпоху Ужгородъ былъ, навѣрное, центромъ славянской государственности, скорѣе всего удѣльнаго княжества, входившаго въ составъ царства болгарскаго. Эта предполагаемая государственность пала вмѣстѣ съ Ужгородомъ. Послѣ его взятія мадьярами онъ сталъ временнымъ центромъ въ то время зарождавшагося только ихъ новаго государства.

Но не надолго. Послѣ завоеванія мадьярами всей придунайской котловины, длившагося по всей видимости нѣсколько десятковъ лѣтъ, центръ заложеннаго ими новаго государства былъ окончательно подвинутъ къ Дунаю. — Потерявъ свое прежнее значеніе, Ужгородъ очутился на положеніи пограничной крѣпости, закрывающей въ силу своего расположенія червоннороссамъ выходъ на придунайскую равнину.

О тогдашнихъ размѣрахъ города, его устроенности или же о численности и составѣ его населенія не имѣемъ никакихъ положительныхъ историческихъ данныхъ. Что касается внѣшняго вида города, то о немъ имѣются два старинныхъ и не смотря на свою примитивность, весьма интересныхъ изображенія. — Въ лѣтописи первой половины XIV. столѣтия, называемой «Вѣнской иллюстрированной хроникой» содержится среди текста цвѣтная картинка, изображающая пришествіе мадьяръ и нѣкоторыя фазы завоевания ими новаго отечества. На заднемъ фонѣ виднѣются горы (по всей видимости Карпаты), на которыхъ гордо возвышается величественный кремль, который мадьярамъ послѣ ихъ перехода черезъ Карпаты попался на пути первымъ.

Вторая картинка, которую можно считать сокращенной копией первой, имѣется въ одной старинной нѣмецкой лѣтописи. Она изображаетъ тотъ же замокъ съ выступающей подъ нимъ мадьярской конницей. О правдивости и достовѣрности этихъ изображеній не имѣется, однако, никакихъ доказательствъ.

Кто были первоначальные жители Ужгорода, наврядъ ли удастся когда либо съ полной достовѣрностью установить. Несомнѣннымъ фактомъ слѣдуеть, однако, считать, что въ IX. столѣтіи обитателями Ужгорода и его околицы были славяне, ибо все пространство восточнѣе линіи Адрія — Берлинъ — Шверинъ было въ то время сплошное славянское море. — Весь вопросъ сводится только къ тому, къ какому именно славянскому племени они принадлежали. Ha это можетъ дать отвѣтъ, хотя и не вполнѣ удовлетворительный, только сравнительное языковѣдѣніе. Въ мадьярскомъ языкѣ, имѣется множество словъ перенятыхъ у славянъ еще въ тѣ отдаленныя времена, какъ galamb (голубь), tompa (тупа), donga (дуга), gomba (губа), konkoly (куколь) и др., въ которыхъ сохранился носовой звукъ, въ наше время присущій только польскому языку, съ которымъ, однако, мадьяры своей народной мaccoй непосредственно никогда не соприкасались. — Помянутый носовой звукъ, являющійся чуждымъ какъ современному русскому языку, такъ и древнему, сохранился также во многихъ географическихъ названіяхъ, какъ Унгь или Онгъ, Ондава, Горонда и т. д.

Принимая во вниманіе, что этотъ носовой звукъ, кромѣ польскаго языка, не приходящаго въ данномъ случаѣ въ расчетъ, имѣлся только въ древне-болгарскомъ языкѣ, то естестванно, что помянутыя и имъ подобныя слова и названія, могли быть переняты мадьярами только изъ послѣдняго. — Наравнѣ съ этими имѣются такія названія, какъ Бодрогъ (Bodrog), Угоча (Ugoča), Угля (Ugl’a) и т.д., въ которыхъ носовки не имѣется, но въ которыхъ за то сохранился, какъ въ русскомъ, такъ и мадьярскомъ языкахъ, звукъ “g” въ наше время малороссамъ уже совсѣмъ чуждый, который, однако, въ карпаторусскомъ языкѣ является общеупотребительнымъ. — Отсюда можно сдѣлать такой выводъ, что въ области ужгородской въ перемѣшку обитали два славянскихъ племени, a именно старо-болгарское, a наряду съ нимъ старо-русское. — Отсюда и вышеуказанная двухформенность географическихъ названій, наблюдаемая въ нашей области[1]. — Изъ вышесказаннаго слѣдуетъ далѣе, что русское населеніе нужно считать кореннымъ, которое здѣсь жило съ испоконъ вѣковъ.

О судьбѣ населенія домадьярскаго Ужгорода, которое въ первую очередь, должно быть, состояло изъ ратнаго люда, послѣ взятія города мадьярами, не имѣемъ никакихъ свѣдѣній. — Навѣрное его постигла та-же участь, что и защитниковъ крѣпости Боршовы, которые по словамъ Анонимуса были превращены въ невольниковъ.

Немногіе подозрѣваютъ также, что русскія слова: князь и княгиня (kňagiňa) суть тождественны съ германскими: König и Königin (т.е. король и королева), какъ, наприм., тождественны слова сынъ и Sohn, матерь и Mutter, братъ и Bruder и множество другихъ. Всѣ они произошли отъ одного и того же древне-арійскаго корня, общаго какъ для славянъ, такъ и германцевъ.

Въ древнихъ документахъ начальники замковыхъ (градскихъ) округовъ иногда называются воеводами (Voyvoda — Voiavoda), не было бы поэтому болышой погрѣшностью, если бы въ отличіе отъ позднѣйшихъ жупанатовъ (vármegye), называвшихся по-латыни тоже комитатами, первоначальные градскіе комитаты (comitatus castri-várispánság), назвать во избѣжаніе возможной путаницы воеводствамя, a начальниковъ ихъ (comes castrensis), воеводами.

Основнымъ населеніемъ воеводствъ (комитатовъ) были замковые холопы (jobbagiones castri). Это были люди военные, поселенные на земляхъ, принадлежавшяхъ замку, иными словами на земляхъ государственныхъ. Они составляли своего рода военное сословіе, которое за предоставленную ему землю обязано было нести, можно сказать, пожизненную военную службу. Оно замѣняло постоянную армію и было главной основой государствевной обороны, a одновременно и королевокой власти. Холопы были прикрѣплены къ данной крѣпости (отсюда названіе крѣпостникъ, крѣпостное право) и не могли свободно переселяться. Несмотря на это ограниченіе, какъ народъ военный въ рангѣ слѣдовали непосредственно за дворянствомъ и духовенствомъ. По хроникѣ Кезаи (1282 — 1285) «joboagiones castri sunt pauperes nobiles quibus ad regem venientibus terram is tribuit de ferris castri, ut pheuda castri et castrum guerrae tempore custodirent», т.e. замковые холопы – это бѣдные дворяне, получившіе отъ короля землю изъ владѣній замка, чтобъ въ военное время защищали замокъ и замковыя владѣнія.

Первоначальные комитаты (жупанаты-воеводства), по-мадьярски называемые várispánságok, не занимали всей государственнай территоріи, но между ними находились гpoмадныя вольныя пространства, на которыхъ жили подъ предводительствомъ своихъ родоначальниковъ бродячей жизнью полуосѣдлые мадьярскіе и родственные имъ печенѣжскіе и половецкія племена. Поэтому ихъ не слѣдуетъ смѣшивать или отожествлять съ позднѣйшими комитатами (vármegye — Gau) обхватившими всю территорію государства.

Ужгородскій замокъ, какъ стратегически важная пограничная крѣпость, вошелъ тоже въ составъ замковой оборонительной системы и сталъ стольнымъ градомъ образовавшагося вокругъ него одноименнаго комитата (comitatus castri Ungh). Къ нему принадлежали слѣдушщія селенія (земля): Сѣнна, Чепель, Бежовцы, Ратовцы Великія, Радичъ, Гоздовъ, Градище, Сирма, Стретава, Палловъ, Мирковцы, Паладь, Янковцы, Евра, Ташоля, Русска, Тибава и Мокча[2]. Всѣ они вмѣстѣ взятые представляли собой только незначительную часть позднѣйшаго ужанскаго жупаната (Ungvármegye). Въ нихъ были разселены прикрѣпленные кь ужгородскому замку крѣпостные холопы.

Дальнѣйшими сословіями, входившими въ составъ крѣпостного населенія, прикрѣпленнаго къ градамъ, были градскіе люди и градская челядь (castrenses). Жили они обыкновенно въ селеніи, расположенномъ подъ градомъ, въ такъ называемомъ подградьѣ (suburbium). Это не были сословія военныя. Изъ нихъ первые должны были воздвигать укрѣпленія, валы, стѣны, копать рвы, рубить засѣки, строить дороги, словомъ исполняли воеяно-техническія работы. Нѣкоторые изъ нихъ служили по своему ремеслу, какъ кузнецы, оружейники, гончары, рыбаки, колесники, далѣе какъ земледѣльцы, винодѣлы, пастухи и т.д.

Градскіе челядинцы обыкновенно несли всякаго рода службы въ самомъ замкѣ. Служили они какъ пекари, глашатаи, сторожа, гусляри, звонари, повара, сокольники, охотники, рыбаки, конюхи, посыльные и какъ замковая прислуга вообще. Крѣпостное населеніе принадлежало преимущественно къ племенамъ покореннымъ, главнымъ образомъ къ славянамъ.

Населеніе ужгородскаго подградья, изъ котораго впослѣдствіи выросъ современый Ужгородъ, состояло преимущественно изъ градскихъ людей и градской челяди, a также другихъ несвободныхъ сословій, какъ батраковъ и рабовъ-невольниковъ, которыми имѣли право владѣть и сами крѣпостники.

Послѣ градскаго жупана (comes castrensis várispán), стоявшаго во главѣ комитата, по чину слѣдовалъ дворцовый судья (comes curialis udvarbiró…). Начальникомъ комитатскихъ войскъ былъ войсковой старшина (maior exercitus hodnogio), комендантомъ крѣпости (замка) былъ кастелланъ (maior seu praefectus castellanus castri…). Это были высшіе сановники. Кромѣ нихъ имѣлся еще цѣлый рядъ другихъ должностей низшаго разряда, какъ сотники, десятники, главные глашатаи и др. Всѣ эти начальствующія лица выходили сначала исключительио изъ рядовъ самихъ же комитатскихъ крѣпостныхъ, а только впослѣдствіи стали короли назначать таковыхъ также изъ числа бояръ и дворянъ. Имена многихъ изъ нихъ сохранились въ разныхъ историческихъ документахъ. Николай Мочари приводить цѣлый списокъ ужгородскихъ жупановъ и кастеллановъ съ 1214 по 1291 г.[3].

Какую роль игралъ Ужгородъ въ эпоху первой мадьярской династіи, т.е. династіи Арпадовичей, какъ крѣпость, изъ-за скудности историческихъ памятниковъ, большая часть которыхъ при вторженіи татаръ въ Венгрію пропала, весьма трудно установить. Съ большой правдоподобностью можно, однако, предполагать, что въ многочисленныхъ войнахъ Арпадовичей съ сосѣдними Червонорусскими князьями. Ужгородъ долженъ былъ служить стратегически важнымъ опорнымъ пунктомъ.

Судя по нѣкоторымъ историческимъ даннымъ, Ужгородъ подвергался въ ту пору неоднократно наѣздамъ восточныхъ степняковъ, вторгавшихся въ Венгрію. Такъ согласно «Будинской хроники» половцы (куманы), призванные королемъ Соломономъ себѣ на помощь противъ своихъ же дядей, въ 1086 году продвинулись до Боршовы и Ужгорода, кругомъ все опустошая[4]. О томъ же или ему подобномъ случаѣ упоминаетъ по словамъ Н. Мочари также «Легенда Святыхъ», согласно которой половецкій король, вторгшись въ Венгрію, захватилъ Ужгородъ и Боршову [5].

Во время татарскаго нашествія (1242-1243) крѣпостная оборонительная система оказалась въ общемъ несостоятельной и татарская орда почти безпрепятственно докатилась до береговъ самой Адрши. Причину этого нужно искать въ томъ обстоятельствѣ, что короли пораздавъ значительную часть крѣпостныхъ земель, тѣмъ самымъ лишили отдѣльныя крѣпости – грады не только значительной части ихъ первоначальной матеріальной и рабочей силы, но и военной.

Въ придунайскую котловину татары вторглись черезъ «Русскія Ворота», спустившись внизъ по долинѣ рѣки Латорицы, которая у города Мукачева выступаетъ изъ Карпатъ на великую придунайскую равнину. Такъ какъ вторгшаяся татарва черезъ «Русскія Ворота» поддерживала сообщеніе и связь съ осѣвшей въ южно-русскихъ степяхъ главной, такъ называемой «Золотой» ордой, то Мукачево и его ближайшая окрестность служили для нея несомнѣнно главной операціонной базой, обезпечивающей ей вмѣстѣ сь тѣмъ возможность безпрепятственнаго отступленія въ случаѣ нужды. Между Мукачевомъ и Ужгородомъ слишкомъ незначительно разстояніе (44 км.), поэтаму они не могли его не взять, ибо въ противномъ случаѣ онъ угрожалъ бы ихъ тылу, и даже въ случаѣ чего могъ бы имъ отрѣзать или сильно затруднить отступленіе. Этого татары, какъ до сихъ поръ непревзойденные стратеги, допустить ни въ коемъ случаѣ не могли. Они его, конечно, взяли и по татарскому обычаю разграбили и до тла разрушили. Населеніе города, поскольку не убѣжало и не скрылось въ карпатскія пущи, было навѣрное частью перерѣзано, частью уведено въ неволю, какъ яссыръ.

Многіе «историки считаютъ, что замки дотатарскаго періода были большей частью не каменные, a только земляные, т. е. глинобитные, и поэтому не могли устоять татарскому напору. Устояли только замки на западѣ и сѣверо-западѣ, построенные изъ камня и на неприступныхъ скалахъ, къ осажденію которыхъ татары не были приспособлены. Поэтому послѣ ухода татаръ (1243 г.) стали строить каменные замки, какъ болѣе надежные.

Послѣ татарскаго разгрома ужгородскій замокъ былъ тоже возстановленъ, врядъ ли былъ при томъ ему приданъ уже тогда современный видъ, который слѣдуетъ отнести къ болѣе поздней эпохѣ.

Рядомъ съ крѣпостными комитатами (воеводствами), называвшимися также королевскими (Várispánságok, királyi vármegyék), стали по мѣрѣ осѣданія мадьярскихъ племенъ на просторахъ, не входящихъ въ составъ крѣпостныхъ земель, образовываться другіе, такъ называемые дворянскіе комитаты (nemesi vármegye), которые были въ первую очередь единицами административными, a не военными, какъ первые. Дуализмъ этотъ продолжался, однако, не долго, такъ какъ составъ крѣпостныхъ земель вслѣдствіе частыхъ пожалованій постепенно уменьшался, a въ концѣ концовъ остатки ихъ были подь конецъ владычества Арпадовичей включены въ составъ новообразовавшихся комитатовъ. При томъ высшія должности упраздняемаго комитата были частью отожествлены съ подобными имъ должностями новаго комитата, какъ напр. comes curialis сталъ vicecomes, т. е. позднѣйшій поджупанъ, частью упразднены, a нѣкоторымъ изъ нихъ было присвоено иное значеніе или званіе, какъ напр. кастелланъ сталъ тюремщикомъ, войсковый старшина máior exercitus-hodnogio былъ низведенъ въ поручики (hadnagy) и т.д.

Начальникомъ новаго комитата сталъ жупанъ — comes parochianus — которому градскій воевода — comes castrensis — былъ сначала подчиненъ, a впослѣдствіи совсѣмъ упраздненъ.

Послѣдніе Арпадовичи, какъ уже было выше сказано, щедро раздавали крѣпостныя земли, между ними, конечно, также земли, принадлежавшія ужгородской крѣпости (ad castrum Hungwar pertinentes), ввиду чего составъ ихъ послѣ татарскаго нашествія сталъ быстро таять. Изъ нихъ больше всего досталось, какъ королевскій даръ, въ руки нѣкоего жупана (comes) Якова Григорьевича Панка (Панька), отличившагося въ нѣсколькихъ походахъ, который кромѣ того нѣкотокорыя земли пріобрѣлъ сь королевскаго разрѣшенія путемъ покупки у градскихъ холоповъ. Ему достались Сѣнна (1263), Радичъ (1263), половина Ратовцевъ (1263), Бежовцы (Безеу, 1892), Русска (1298 и 1311), Чепель (І263 — 1276 и 1325)[6]. Въ тотъ-же приблизительно промежутокъ времени были розданы разнымъ лицамъ и остальныя земли ужгородскаго замка[7]. Сидѣвшіе на пожалованныхъ земляхъ градскіе холопы, поскольку имъ ие было удѣлено дворянство, попали въ крѣпостную зависимость отъ своихъ новыхъ владѣльцевъ.

Послѣдній Арпадовичъ Андрей III (1290—1301) въ 1290 году пожаловалъ ужгородскій комитатъ (possessionem seu Comitatum Ung) надворному жупану (палатину) Амодею, родъ котораго игралъ впослѣдствіи въ наступившихъ междуусобныхъ смутахъ и бунтахъ весьма видную роль[8].

Этимъ ужгородскому комитату-воеводству былъ нанесенъ сокрушительный ударъ, послѣ котораго уже скоро прекратилось его существованіе. Точное время его полнаго прекращенія пока не установлено. Имѣются данныя, что въ 1308 г. ужгородскіе градскіе холопы вторглись въ кетергенскія владѣнія надворнаго жупана Амодея, что вызвало необходимость разграниченія между владѣніями послѣдняго и ужгородскаго замка. По сему можно сдѣлать заключеніе, что въ то время за ужгородскимъ замкомъ еще кое-какія земли оставались, все-же слѣдуетъ считать, что закатъ династіи Арпадовичей въ общемъ совпалъ съ прекращеніемъ ужгородскаго комиата-воеводства.